https://en.wikipedia.org/wiki/Irina_Slavina_(journalist)
2020-10-03
„Второй день думаю об этой женщине, которую не знала при жизни, про которую теперь можно судить только по ее постам, по ее статьям, по рассказам о ней друзей, которые, в общем, говорят одно и то же. Светлая. Жизнерадостная. И абсолютно бескомпромиссная.
Как такое могло случиться. Как могло в ее голову прийти такое решение. Она казнила не только себя, но и свою семью, которая никогда себе этого не простит, она обрекла их на пожизненную муку, пожизненные терзания, как мы ее упустили, как просмотрели, как не поняли, на что она способна пойти, до чего способна дойти в своей непримиримости. Никогда себе не простят.
Не пожалела семью, любимого мужа, с которым весь карантин увлеченно варила сыры, ни дочь, про которую писала, какая заботливая, я вот хотела сэкономить на духах и купила себе похожие на любимые, а она пошла, и принесла мне любимые. Ни собаку, которую очевидно обожала. Ни маму, за которую радовалась, что вот какие огурцы растут в ее прекрасном огороде. Никого не пожалела. От всех ушла. Всех осиротила.
Почему?
Потому что это чувство несправедливости, которым она была переполнена, оно оказалось сильнее любви к близким и даже к жизни. Она не смогла с ним справиться. Она не понимала. Не понимала этот мир. Вот как же так. Я в одиночку колочусь ради вас. Я в одиночку разоблачаю эти уродства. Против меня весь этот серый силовой мир. А вы молчите. Вы ставите в сто раз больше фейсбучных реакций на собачью морду, чем на пост, где я пишу об очередном преступлении властей. Она реально обижалась на свой же собственный собачий пост, что он популярнее правозащитного. Она конечно не была профессиональным журналистом. Она совершенно непрофессионально подставлялась в своих публикациях. Она буквально писала, что мне не подтверждают, что это правда, у меня нет доказательств, что это правда, но я знаю, что это правда, и я не буду снимать с сайта эту статью, пусть судятся. Она перечисляла все свои суды и штрафы и анонсировала новые. Она конечно скорее была правозащитником, чем журналистом. И власти чморили ее так, что мама не горюй. Они наказывали ее за каждую фигню, которую любому другому спустили бы с рук. Власти вообще дико боятся фанатиков. Потому что фанатики не боятся их, не боятся ничего, даже смерти. А она конечно была правозащитным фанатиком. При всей ее необыкновенной женственности. При том что в реальности она зарабатывала на жизнь тем, что обычно тоже считается сугубо женским хобби: она вязала великолепные палантины. Она мирно вязала, но в ее душе бушевал огонь, он пожирал ее, одна, одна, против всего этого ужасного мира, против тотальной несправедливости, не понимают, не поддерживают, даже в своем интернет-издании она была совершенно одна, это уму непостижимо, что в этом мире, где при всей его жестокости всегда существуют волонтеры, не нашлось никого, кто делал бы с ней эту правозащитную журналистику.
И это острое идейное одиночество, его уже видимо не способен был компенсировать никакой семейный уют. Никакие собаки. Никакое вязание. Этот тихий домашний мир, он, черт его знает, может быть даже привносил в ее сознание еще больший разлад, ну как можно предаваться милым семейным радостям, когда в стране творится такое. Когда со мной творят вот такое.
Они конечно должны ответить, все кто над ней издевался, кто незаконно ее штрафовал, обыскивал, они должны за это ответить. Должно быть скрупулезное, пошаговое изучение преследования ее издания. Это даже грамотные общественники способны сделать.
Но что нельзя сделать – это нельзя ее вернуть. И это чудовищная потеря для российского общества – такой симпатичный, такой светлый, такой чистый человек. Который поставил интересы справедливости выше собственной жизни. Просто при его жизни мало кто понимал, как это нужно было ценить.“